На ежегодных конференциях Internet Beyond собираются люди, которые исследуют интернет. Все они принадлежат к разным дисциплинам и даже профессиям, далеко не все они — академические ученые. Им по разным причинам интересен интернет и то, что в нем происходит. О том, как устроены интернет-исследования, мы поговорили с координаторами клуба любителей интернета и общества и организаторами конференций Internet Beyond Полиной Колозариди и Леонидом Юлдашевым.

Что происходит в интернете сейчас? Последняя известная революция — появление мобильного интернета. Новая революция пока не намечается?

Л.Ю.: Последнее радикальное изменение — так называемая triple revolution, которую описывают Lee Rainie и Barry Wellman. Когда появляются социальные сети, дешевые смартфоны и безлимитный интернет, они сильно все меняют. Наши собеседники в Переславле-Залесском говорят: «Ну да, я раньше сидел на переславском форуме и все было нормально. А тут я выхожу во двор, а все во “Вконтакте” сидят». В Америке это 2006-2008 годы, в России — по нашим оценкам чуть позже, 2007-2010, хотя точные даты отличаются в разных городах.

П.К.: Это приводит к появлению «вездесущего интернета» (ubiquitous internet). Это когда тебе сложнее выйти из интернета, чем в него войти. И это приводит к колоссальным изменениям повсюду. Но если мы говорим о пользовательских практиках, это часто уже не вообще интернет, а конкретные социальные медиа или платформы. Использование интернета уже невозможно, потому что его слишком много, он повсюду.

Это часть глобального тренда или что-то свойственное именно России?

П.К.: Нет никаких глобальных трендов, которые можно измерить. Вот есть, например, Германия — развитая страна, которая пользуется интернетом гораздо меньше, чем многие другие, менее развитые страны. А в России, наоборот, развитая система услуг онлайн — можно и в парикмахерскую записаться, и к прокурору. Но это ничего не значит, потому что ситуация нелинейная, и мы не можем сказать, что в Германии все плохо, а в России все хорошо. Интернет — это разнообразие, и нельзя сказать, что больше интернета — это обязательно хорошо.

То есть мы приходим к мысли, что нет никакого интернета?

П.К.: Есть определенная технология, которая есть интернет. Это соединенные компьютерные сети. Однако интернет сегодня — это не какая-то единая штука, про которую можно сказать «в интернете». Еще какое-то время назад люди могли говорить это более уверенно. А сейчас нет. Интернет — это зеленая доска LEGO, на которой громоздится все остальное. Ну да, в каждой стране есть законы, цены, правила, условия, которые тоже влияют на использование интернета.

В 1990-е годы «Коммерсантъ» был первой газетой, которая писала «По материалам интернета». Сейчас это звучит странно, потому что интернет — это все.

Л.Ю.: Ну есть еще и офлайн.

П.К.: Я бы говорила осторожно, потому что интернет — это не только медиа, но и технологии, и практики, и многое другое. Ну да, пройдет немного времени, и он станет совсем эфемерным, расплывется. Но пока он все же существует, и важно успеть его увидеть.

Насколько русский интернет — часть глобального интернета? Есть ли у него особенности, и изучаете ли вы их?

П.К.: Россия сегодня часто привлекает внимание в связи с интернетом — русские хакеры, законы и другие политические вещи. Но в России есть и другие стороны, на которые интересно посмотреть. История русского интернета — это история людей, которые не принадлежали к англосаксонской системе, породившей интернет, но тоже имели дело с этой технологией. Есть и современное состояние, которое, кажется, ускользает от исследователей из-за этого бельма политизированности.

Там есть какие-то особенности?

П.К.: Например, мы исследовали российский ютуб. Сфокусировались на том, как там устроена публичность и экспертное знание — от активистов и популярной науки до того, что принято называть «лженаукой». Ютуберы включили отсутствующий сегодня в мире инструмент критики. Они ранжируют вещи, говорят: «Это правильно, это неправильно и вот почему». От пиццы до отношений. Люди слушают ютуберов и внедряют их советы в жизнь. Это не только распространение, но и производство, а также воспроизводство знания.

То есть, у русских сейчас нет специфики?

П.К.: Мы не знаем, насколько это специфично для России, потому что для этого нужно сравнивать — делать вылазку в другие страны, культуры. Но это другой тип исследований. Наш интерес — это мировые тенденции, которые мы рассматриваем на российских кейсах.

То есть, у вас в фокусе и в повестке вообще нет России. Есть или локальный интернет, или же глобальный интернет, который вы изучаете на российских кейсах. А середины нет.

П.К.: История интернета важна и на уровне стран, и на уровне городов. И иногда на уровне вообще постсоветского устройства. Если мы изучаем регулирование, то, конечно, оно происходит на уровне страны.

Л.Ю.: Это не объект так устроен, а оптика исследователя. Мы не проводим сравнительных исследований, не сравниваем города (например, Томск с Воронежем) или практики пользователей (российских ютуберов с эстонскими). Это не потому что сравнение бессмысленно или непродуктивно, а потому что таков выбранный нами подход. Он и задает масштаб нашего объекта.

Можно говорить об истории интернета в России, в конкретном городе и даже в московском спальном районе, и все это будет иметь смысл. Законы тоже есть на разных уровнях — международные, конкретной страны, отдельной области и так далее. Еще можно смотреть, как закон выполняется в практиках. Или смотреть на случаи, когда закон не действует, потому что действует что-то еще. Так что все зависит от подхода.

П.К.: И мы почему говорим тут о локальных особенностях, но не сравниваем? Нам кажется, что это позволяет разглядеть невиданное и избежать шаблонов.

У вас есть клуб и вы устраиваете конференции. Все это происходит на общественных началах?

Л.Ю.: Мы устраиваем семинары и чтения в библиотеке им. Н. А. Некрасова. Одна неделя — это семинар, когда кто-то приходит с докладом, потому что завершил исследование или находится в процессе, у него есть вопросы, или он обработал данные и хочет их обсудить. А на следующей неделе у нас чтения. Мы читаем литературу, почти всегда академическую. И обсуждаем.

П.К.: Мы еще занимаемся образованием, и выкладываем в интернет разные отличные курсы про исследования. И, конечно, сами проводим инициативные исследования. Делаем и коммерческие: это финансовая основа нашего существования, из этих денег мы отчисляем десятину на деятельность клуба.

По сути, мы network — как это принято называть в исследовательском мире. Из года в год на конференцию приходят разные люди, но в целом у нас есть костяк. Он исследовательский, но не всегда академический. Наши исследователи не всегда работают в лабораториях.

Для нас важное слово «любители». Сейчас выходит много хороших книжек о том, что мир, где всем правят эксперты, испытывает кризис. Потому что люди сильно оторваны от того, чем они занимаются, и это ограничивает их возможности. Каждый год примерно половина активных участников наших конференций — это студенты, которых на многих конференциях даже на общий банкет не пускают (и у нас нет банкета, мы просто в бар идем обычно). И все наше крыло видеоблогеров — это люди не из академии. И они делают хорошие исследования. А люди со степенями не всегда их делают.

Энтузиазм важнее опыта?

П.К.: У неакадемических исследователей может не хватать эрудиции, целостности. Зато у академии не хватает свободы задавать вопросы. Всех волнуют кровавые тираны и фейковые новости, и ни на какой другой интернет денег не получишь. Поэтому, чтобы делать самостоятельную повестку, приходится быть немного beyond. Например, вторая конференция называлась Beyond Numbers, потому что самый очевидный подход к интернету — это все посчитать. Мы собрали людей (из академии, из медиа, из маркетинга) и стали спрашивать: «Почему вы считаете? А почему другие не считают?» Следующая конференция была Beyond Global Network, когда мы стали открывать для себя, что интернет — это не только глобальная сеть. Мы стали собирать людей, которые тоже думают не только о глобальной стороне интернета. А последняя — Beyond Disciplines, потому что мы захотели посмотреть, как могут взаимодействовать представители разных дисциплин, и какие лакуны возникают в каждой из них.

Л.Ю.: У нас нет обязательного трехлетнего плана, в отличие от лабораторий, которые получают деньги от грантов. И поэтому мы не обязаны три года подряд тарабанить одно и то же. Мы можем позволить себе каждый год обсуждать на конференции новую тему.

П.К.: Странным образом у нас иногда получается видеть и начинать исследовать те темы, которые ускользают от мейнстрима, но кажутся важными и для людей, и для науки. Все же мне кажется, сейчас башня из слоновой кости — призрачная штука. А исследования интернета нужны, чтобы просто понимать, куда катится мир и мы вместе с ним.

Наталья Конрадова